Федор Лукьянов: «Россия, несмотря на две жестокие войны с Германией, не боялась и не боится ее укрепления, чего не скажешь о других европейских нациях».

На фоне российско-польских отношений, для которых 70-летие начала Второй мировой войны стало тяжелым испытанием, атмосфера, царящая между Россией и Германией, едва ли не лучезарна…

Сотрудничество столь успешно, что чуткая Варшава четыре года назад даже уподобила проект Североевропейского газопровода в обход Польши, Украины и Белоруссии пакту Молотова – Риббентропа.

В Соединенных Штатах многие с тревогой смотрят на сближение Москвы и Берлина, опасаясь, что оно ослабит американское влияние в Европе. А возражая против желания Сбербанка стать совладельцем Opel, General Motors открыто дает понять, что препятствием для сделки, столь важной для правительства Германии перед выборами, служит наличие российского партнера.

Историческое примирение русских и немцев, самозабвенно уничтожавших друг друга в XX веке, событие само по себе выдающееся. Но происходящее между Россией и Германией вызывает такой интерес не поэтому, а потому, что отражает процесс фундаментальных перемен европейского устройства.

Во второй половине ХХ века система безопасности Западной Европы была построена на негласном, но всем известном принципе Americans in, Russians out, Germans down – обеспечить вовлеченность США, гарантировать от вмешательства России (СССР) и не допускать возрождения амбиций Германии. На это нацелен дизайн и НАТО, и Европейского экономического сообщества.

Выучив страшные уроки двух мировых войн, европейские нации приложили усилия, чтобы избежать появления в Старом Свете нового озлобленного изгоя. Германское сдерживание строилось не на изоляции бывшего агрессора, а на заключении его в объятия интеграции.

Даже в урезанном виде Западная Германия представляла собой крупную державу. Поскольку стратегическая сфера для Бонна была закрыта (все следили за тем, чтобы немцы не могли даже задуматься о восстановлении военно-политического потенциала), расширение экономического влияния оставалось единственным способом увеличения веса страны. Традиционно экономическая экспансия Германии была направлена на восток (на запад попросту не пускали конкуренты). Неудивительно, что Восточный комитет немецкой экономики – объединение производителей, заинтересованных в рынках социалистического лагеря, – был создан в 1952 году, за три года до установления дипотношений между СССР и ФРГ. Для России германский бизнес тоже был привычным партнером еще с XVIII века, так что потребности совпали. Экономические связи начали постепенно набирать обороты, несмотря на то что до середины 1960-х разделенная Германия и Берлин оставались передним краем конфронтации Востока и Запада.

В конце 60-х годов прошлого века экономические интересы конвертировались в новый уровень политического взаимодействия. «Восточная политика» Вилли Брандта, первого после Второй мировой войны социал-демократа в кресле канцлера, позволила разрядить обстановку в Европе и запустить энергетические проекты, которые и ныне определяют расстановку сил в Старом Свете.

Когда 20 лет назад встал вопрос об объединении Германии, СССР, как ни странно, оказался более расположен к этому, чем союзники ФРГ по НАТО – Франция, Великобритания, Италия. Конечно, можно списать это на идеализм Горбачева. Но факт состоит в том, что Россия, несмотря на две жестокие войны с Германией, не боялась и не боится ее укрепления, чего не скажешь о других европейских нациях.

После холодной войны система безопасности, которая раньше охватывала западную часть Европы, вроде бы распространилась на весь континент. Но нового принципа НАТО, взамен того, что приведен выше, не появилось. Однако в изменившемся антураже он абсурден: Россия больше не враг, демократическая Германия – не угроза, а приоритеты Америки в других регионах.

В 70-е и 80-е годы прошлого века правительство ФРГ последовательно проводило линию на укрепление экономической взаимозависимости с СССР. Вашингтону это не нравилось, но Бонну удавалось убедить старших партнеров в том, что единству Запада ничего не угрожает. Канцлер Гельмут Шмидт, например, сумел договориться о расширении закупок сибирского газа с Рональдом Рейганом, который известно как относился к Советскому Союзу.

Но тогда Америка могла быть уверена в том, что Европа не выйдет из-под контроля, даже если доля СССР на газовом рынке ЕЭС немного вырастет. Во-первых, потому что европейцы действительно боялись советской военной угрозы. Во-вторых, потому что в тех обстоятельствах у США хватало инструментов влияния на союзников.

Сейчас этого нет. Ангела Меркель не может добиться сделки по Opel, хотя проявляет удивительное упорство. Буксует и «Северный поток». Соединенные Штаты опасаются роста самостоятельности Европы, и экономика стремительно политизируется. Плюс страхи и фобии центрально-европейских стран, органически не доверяющих соседям. Между тем Берлин утратил стратегический взгляд как таковой, и это как раз доказывает успех послевоенной модели. Политический класс (возможно, за очень редкими исключениями) мыслит в экономических категориях, что полностью соответствует идеологии единой Европы.

Немцы, которые проявляют примерное усердие во всем, чем бы они ни занимались, стали самыми последовательными европейцами. И как правильные «новые европейцы» они хотят укреплять и приумножать экономическое достояние, в том числе на восточном направлении. Развитие сотрудничества с Россией – естественный элемент такого подхода: несмотря на зигзаги отечественной политики, российский потенциал и рынок сохраняют высокую привлекательность.

Но тут выяснилось, что психологией «новой Европы» прониклись далеко не все. Уж точно не страны Центральной и Восточной Европы, панически реагирующие на любые российско-германские контакты поверх их голов, и не Соединенные Штаты, никогда не отказывавшиеся от старого доброго стратегического мышления.

Призрак «оси» Москва – Берлин пробуждает все неприятные воспоминания и как минимум подозрения в том, что Россия получит рычаг воздействия на остальную Европу.

Казалось бы, подход Берлина к Москве идет в русле европейской идеи. Министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер два года назад сформулировал его как «сближение посредством переплетения», просто-таки по заветам отцов интеграции. Но России в Европе не доверяют и, как выясняется, не особенно доверяют и Германии, хотя ее трансформация в законопослушную мирную державу – крупнейшее достижение всей европейской политики.

В европейской модели заложены как гарантия прочности российско-германских отношений, так и их ограничитель. Гарантией служит экономическое мышление немецкой элиты и традиционно сильное воздействие интересов бизнеса на правительство. Ограничитель заключается в том, что Германия является частью общей системы правил и представлений, выйти за рамки которых не может и не хочет – отучили. Это стабильная база, но она не позволяет выйти на качественно иной уровень. Дальнейшее экономическое развитие зависит от того, удастся ли построить новую систему европейских взаимосвязей в области безопасности. Пока перспективы туманны, но деградация прежней модели настолько очевидна, что перемены неминуемы. Правда, не обязательно к лучшему.

Источник: Московская школа политических иследований