Сволочная профессия
— Любовь Юрьевна, вы уже больше 30-ти лет на сцене. Как удалось так долго продержаться, в этой «сволочной и собачьей», как вы ее называете, профессии?
— Она сволочная и собачья потому, что не дает расслабиться ни на одну секунду. Оперному певцу нельзя встретиться с друзьями выпить винца – голос сразу говорит: «Ку-ку, але! Нельзя!» Кроме вина, мы не можем употреблять острую пищу, да много чего… В общем, никакой жизни, помимо служения искусству, нет. Мы в этом смысле рабы. Но несмотря на весь сволочизм, это наша профессия самая прекрасная! Но только когда ты знаешь ради чего трудишься, пашешь… Творческий процесс не оставляет тебя ни на секунду, он дает движение вперед, толкает тебя на что-то новое, неизведанное. Мы поем не только голосом, но и эмоциями, мыслями…
— Как же пробиться молодым талантам, если нет тугого кошелька и связей?
— Трудно. Ко мне приходит очень много талантливых ребят, я им чем могу, помогаю. Вожу на прослушивания, даю мастер-классы, предлагаю их для участия в концертах. Самостоятельно ничего не сделаешь, это факт. И действительно, в сегодняшних реалиях побеждают те, у кого отличный пиар и тугой кошелек. Те, у кого есть продюсер или «папик». Или характер такой, что танком по родной маме может проехать. А тем, у кого есть совесть и представление о том, что такое творческий процесс – им, конечно, трудно. Так было всегда, а сейчас особенно.
— Не меньше, уж точно. Когда упал железный занавес, все поехали за границу – Россия, Корея, Китай… Рынок стал сумасшедшим. Поэтому если за тебя берется мощный продюсер, ты будешь выполнять его приказы беспрекословно. Скажет раздеться – разденешься, скажет коллегу предать – предашь. Потому что ты должен делать карьеру, а за твоей спиной стоит еще 10 человек, которые претендуют на твое место. Вот такая грязная, мафиозная сейчас среда у нас. Тех, кто идет к публике с чистым сердцем, и чистой совесть, всячески стараются «вытравить» со сцены.
— Не то слово, дорогая моя!
«Опера и Нетребко – не ассоциативный для меня ряд»
— Я слышала, что вы конфликтуете с Нетребко…
— Я говорила не о себе, почему вы переводите на личности? И почему именно с ней у меня должны быть контры? У нас что только одна оперная певица? Для меня опера намного шире, чем Аня Нетребко. Опера и Нетребко – совершенно не ассоциативный для меня ряд. Мои ориентиры – Леонтина Прайс, Рената Скотто, Мария Каллас. А вы мне говорите про какую-то Нетребко. Я 31 год на сцене! И выдержала эту конкуренцию не интригами, не деньгами, не пиаром, а честным трудом. Поэтому мне сегодня совершенно все равно, кто там рядом есть. Мне, с высоты моего положения, легко об этом говорить. Замечательная певица Красимира Стоянова (племянница знаменитой предсказательницы Ванги, — Прим. Авт.) в одном интервью сказала: «Я не продукт пиара, я певица. Поэтому мне сложнее…» Я полностью поддерживаю слова этой прекрасной вокалистки, актрисы, очень честного и чистого человека. Я тоже не хочу быть продуктом пиара.
— Оно поможет только тому, кого «зацепит» продюсер и начнет раскручивать. Ровно так же, как было с «Призраком оперы» и «Фабрикой звезд». Без человека, который станет в тебя вкладывать деньги, возить на конкурсы и фестивали, ничего не произойдет. Даже если ты засветился на Первом канале.
— Говорят, что у женщин с сопрано ярко выражены лидерские качества. В семье вы главная?
— Я бы не сказала. В семье у нас с мужем тандем. Каждый из нас на своем месте. Где-то он выходит вперед, где-то я. Он знает, как трудно в нашей профессии «выжить», и всегда меня поддерживает. Если у меня плохое настроение, что-то не ладится, я вся в «грустях и горях», он не начитает со мной собачиться, а всегда говорит: «Tomorrow is a new day». Что означает: «Утро вечера мудренее». Муж и сын — мои друзья по жизни.
А вот в профессии я лидер. Я не позволю себе выйти на сцену не готовой, не уверенной в себе на сто процентов. Понятно, что мы носим свой «страдиварии» в себе. Не поели, недоспали — голос на все отвечает. Главное, чтобы я внутренне была готова, чтобы знала, что я несу публике. Если я несу «сырой» товар, публика это считывает. Я должна в репертуаре купаться, я должна быть абсолютно свободна. Здесь я лидер и перфекционист, не признаю компромиссов. Больше всего на свете меня раздражает непрофессионализм. И сына учу этому. Мой сын — скрипач, и я, глядя на него, вижу, как он погружается в музыку, растворяется в ней.
— Еще вы как-то сказали, что обладательницы сопрано — самые истеричные…
— Вы поймите, итальянская опера написана для высоких голосов. Два самых чувствительных персонажа — сопрано и тенор. Поэтому между ними бывали такие стычки! Великая шведская оперная певица Биргит Нильсон – обладательница драматического сопрано, пела с одним из лучших теноров мира Франко Корелли «Турандот». Корелли сказал ей: «Не перетягивай верхнюю ноту дольше, чем я!» Она взяла, и перетянула. А он укусил ее за ухо! На сцене! У нее даже текла кровь…
— Я вспоминаю, как пела с Паваротти «Паяцы» и «Тоску» на сцене Нью-Йоркского «Metropolitan Opera». «Паяцы» – опера, где тенор царит, сопрано Недда (она же Коломбина), должна быть растворена в нем. И я думаю: «Как я буду с ним выступать, ведь он и так царит – это же Паваротти!» И вдруг за пять минут до начала спектакля раздается стук в мою гримерку и я слышу на итальянском: «Люба, это Лучано». Я открываю, Паваротти стоит в гриме, костюме и говорит: «Я только хотел тебе сказать, чтобы ты делала на сцене, что хочешь. Я обожаю, когда партнерша свободна, тогда я буду летать!» И мы с ним такое творили! Он в одной сцене так хватанул об сцену стулом, что пробил в ней дырку. А я смотрю на дыру, и думаю: «Куда же мне наступить, чтобы не провалиться?» Потом мне Лучано сказал: «Вот это и есть оперная сублимация — когда ты погружаешься в музыку, и ничего не видишь вокруг». То же самое было с Доминго в «Отелло». Боже, что он творил — это фантастика. Хватал меня на руки… А я, после родов, не скажу, что была худышкой…
«Главное, чтобы было удобно вставать на колени»
— Пока нет. С Киркоровым была оказия – я делала свое шоу к 20-летнему юбилею на сцене, и искала партнера для дуэта «Time to say goodbye». Мне привели одного тенора — невысокого роста, с большим пузом… Потом второго, у которого был ужасающий английский… Я подумала: «Ну, и что это будет? Как я с ними буду изображать любовь?» И тут подвернулся Филипп. Красавец, 2 метра роста, во фраке, с прекрасным английским и хорошим вокалом. Я потом спросила: «Почему ты не поешь оперетту? Тебе надо исполнять Мистера Икса». Он сказал, что не хочет, а жаль…
— На воронежскую сцену вы вышли в необычном наряде. Не очень любите классические оперные платья?
— Люблю. Но для такого концерта-перфоманса, где есть сцены из «Кармен», где нужно вставать на колени, я люблю, чтобы наряд был не только красивым, но и удобным.
— Я в нем очень много гастролировала — пела «Реквием» Верди, давала свои первые концерты в Зальцбурге… Это настоящее оперное платье огромных размеров. Сейчас оно висит дома, но иногда я его одеваю. Оно до сих пор в отличном состоянии. Я, кстати, хочу сейчас обратиться к Зайцеву, чтобы он сделал мне целый ряд костюмов для оперного шоу. Для каждого персонажа свой костюм.
Эротическое сопрано
— Это была комическая опера Тихона Хренникова «Золотой теленок», я играла Зосю Синицкую. Я должна была лежать на пляже под зонтиком, а затем отгонять ухажера: «Уйди, противный, укушу!» Тогда ведь в Советском Союзе секса не было, а тут лежит девушка одна… Но я была не в шортиках, а таких штанишках… Потом как раз пресса и назвала меня «эротическим сопрано». Но я на такие вещи внимания не обращаю. Если бы я обижалась на каждого журналиста, я бы из профессии уже сбежала.
— То есть, вы не ранимы?
— Не знаю… Я ранимая, когда вижу непрофессионализм. Когда ерунду пишут, перековеркивая мои слова, это противно. Тут я начинаю напрягаться. А когда журналист описывает объективную картину, и не перевирая мои слова доводит их до читателя, это очень приятно. Респект и уважение таким журналистам.
— Да, было и такое. Я спрашиваю у режиссера-постановщика: «При чем здесь спецовка и автомат?» «А потому что война идет! И все женщины, как в Чечне, с автоматами!», — ответил он. Сегодня все изгаляются, как могут. Но я себя максимально удалила от этого идиотизма. Один умник в «Бале-маскараде» мне предложил спеть арию голой. Он объяснил свою позицию тем, что Амелия так любит своего мужа Ренато, и так хочет получить назад ребенка, что и ласками и сказками его на себя укладывает. Я, естественно, отказалась. Сегодня важен скандал. И не важно, какие отзывы напишет пресса. Главное, чтобы о них говорили. На скандальной постановке «Руслана и Людмилы» в Большом театре, публика кричала: «Позор! Закрывайте театр!» Народ уходил прямо во время спектакля и к окончанию в зале осталось от силы 20 человек. Я себя удалила от этого. Если я что-то делаю, то я знаю, кто режиссер, кто дирижер. Или вообще сама собираю команду, и делаю праздник.
Марина Хоружая,
Фото автора
Они организованы в рамках партпроекта «Старшее поколение». (далее…)
На въезде в Воронежскую область загорелся тягач с прицепом. (далее…)
Информировать службы охотничьего надзора попросили воронежских охотников об обнаружении трупов домашних свиней и диких кабанов…
В главном финансовом документе страны увеличивается финансирование всех социальных и экономических обязательств. (далее…)
Житель Воронежа год назад приобрёл ноутбук на одном из интернет-магазинов. (далее…)
Жительница Бобровского района бесплодие лечила более 10 лет. (далее…)
This website uses cookies.
