Эта фотография сделана не на модной тусовке, не на ангажированном концерте. На берегу Средиземного моря. Именно там, в далеком турецком городе Алания мы случайно встретили Никиту Джигурду. Встреча была очень неожиданной, поэтому пришлось не упустить возможности записать интервью. Несмотря на спонтанность, разговор получился дружеский, очень душевный. Эксклюзивное интервью с артистом, который вот так, просто, задушевно поговорил с корреспондентом из Воронежа, получилось интересное, так как речь шла о совершенно разных аспектах жизни Джигурды.

— Никита, русские люди отличаются у себя дома и за рубежом?

— Я не вижу различий. Мы месяц отдыхали во Франции. Была прекрасная возможность отдыхать расслабляться, где меня никто не узнает.

— А здесь тяжело? Сразу узнали, не дают прохода…

— Не то, что тяжело. Я так устроен, что не могу обижать людей, пренебрежительно отмахиваться. Придумал решение проблемы: первые пять дней не выходил на пляж. Потому что, я только выйду, начинается фотосеcсия. А Марина в это время остается одна с двумя детьми. Ей тяжело. И моей помощи очень не хватает. Людям не объяснить, что мне надо с малышом быть. Поэтому мне легче было не появляться. Потом уже мы так порешили, что я вечером фотографируюсь, а потом уже на пляже меньше беспокоят. Проведя безвылазно три месяца во Франции, когда Марина Эву родила, я понял, что такое ностальгия. Жена мне говорит: «Ты не адекватен». Потому что я во Франции ходил по магазинам и пел чуть ли не в полный голос русские песни. Оборачиваются продавцы, французы, ну и пусть. Я устал слушать французскую речь. Когда мы в Марсель переехали, там ребята легионеры, которые служили во французской армии, а потом получили право жить во Франции. Вот в этой компании я оттягивался. Потому что перед этой аудиторией я мог читать и лирические стихи в полный голос, и хулиганить. Многие просто не знают, что у меня сборник стихов вышел в издательстве «Эксмо» в «Золотой серии поэзии». За неё мне присудили звание лауреата литературной премии «Золотое перо России». Просто я не афиширую эту сторону своей жизни. Это не коммерческая литература. Когда Эва во Франции родилась, я написал во Франции стихотворение, которое читаю и академикам, и в зоне. В любой аудитории, несмотря на сложность и образность стиха, оно воспринимается на ура:

Но став ещё мудрей сегодня,
Я нянчу сущность волшебства.
Листва и ствол родня, но поднят
На днях вопрос их естества.
И ни братва, ни дна творенье
Без вдохновенья не решат,
Чей взгляд проник без позволенья
В коренья, в ствол, в листву,
чей взгляд

Глядит с икон, картин и фресок.
И есть ли прок от взглядов тех?
Грех — это лишь любви довесок,
Где сок небес пьянит не всех.

Ведь ни успех, и ни принанье,
Ни званье и не злата звон, трон
Счастье дарят и ныряние в нирвану,
Где царит закон, в котором

Волшебством и чудом
Дом истины открылся нам.
Храм милосердья, где иудам
Не надо вешаться. Ведь там

Богам не жертвоприношенье,
Не яд отмщенья не нужны.
Важны лишь опыт и уменье
Любить, прощать и верить в сны.

Листвы, что со стволом едина
В том доктрина естества,
Творить миры в любви — безвинно.
И нянчить сущность волшебства.

— В жизни, в личностном становлении у вас был человек, который самое большое влияние оказал?

— Было несколько таких встреч, которые оказались формирующими. В 15 лет мой старший брат подсадил меня на творчество Владимира Высоцкого. Я слушал и Высоцкого, и Окуджаву, и Визбора, и Клячкина. Позже Розенбаума. Я вырос на бардовской песне. Потом — встреча с Юрием Петровичем Любимовым. В Москве, на Таганке. Я был принят в театр на Таганке на все роли Владимира Высоцкого. По настоянию Любимова я встретил Рубена Симонова, главного режиссера Вахтанговского театра, был принят без экзаменов в Щукинский театральный институт. Я выходил на площади на Таганку, на Ваганьково и пел песни. Это был 1982-84 год. Меня за это исключили из института. Потом так называемая перестройка. В это время я встретился с Окуджавой, который сказал: «Молодой человек, главное не бросайте. Если ещё лет 10 отдадите работе над словом, вы можете достичь в поэзии очень больших результатов». Мне в ту пору было 23-24 года.

— Окуджава каким Вам запомнился?

— Он мне запомнился очень строгим, совершенно не пафосным и очень прямым. Я был несколько шокирован. Ведь его мнение — как хирургический инструмент — очень остро и в точку. Поскольку это было тет-а-тет, он говорил свое мнение тогда о многих вещах, людях, а я слушал и понимал, что это очень жестко. Он дает оценки большими категориями. И когда на фоне этих хирургических рецензий он мне сказал, что из меня будет толк, для меня это было лестно. Я помнил все время эти слова и не бросал, работал в указанном направлении. И сегодня я работаю со словом для взрослых. Потому что пройдя через массовую культуру, через фильмы «Любить по-русски», «Ермак», и, достигнув определенного уровня, я понял, что есть слой в культуре, в шоу-бизнесе есть слой людей, очень циничных, прожженных, совершенно не реагирующих на идеалистические, романтические позывы. Благодаря своему старшему сыну и благодаря встрече с Мариной Анисиной я стал хулиганить в творчестве по большому счету. Я согласился участвовать в «Танцах на льду», потом на «Короле ринга» только для того, чтобы дать ход своей поэзии. Но оказалось, что мою поэзию вырезают, а «Король ринга» был расписан заранее. Мне перчатки дали за три недели до первого боя, хотя мои соперники по полгода, по году тренировались. И потом мне продюсеры сказали: «Мы вас взяли, чтобы вас в первом или втором бою убили и вы сошли. А я им попутал все карты и они на меня рассердились. После того, как я выиграл у Полицеймако, у Челобанова, у Серёги. Дошел до финала. Несмотря на все телевизионные подтасовки. Люди же не знают, что стоит в этих шоу за кадром. Когда, например, мне предлагали деньги, чтобы я сдавал бой, или когда из эфира вырезается Султан Ибрагимов — чемпион мира, который ведет бой, с Познером комментируют вместе бой. Бой с Кулаковым был. Мне ничей достаточно было и я выходил за Хаммер биться. Я знал, что Хаммер мой, потому что я за три месяца набрал такую форму, для которой молодые тренируются год. И вдруг я вижу подмену. Ко мне подходит судья и говорит: «Нам дал указание Первый канал в любом случае отдать победу Кулакову. Ты можешь выиграть только нокаутом. А у человека черный пояс по айкидо, он бегает от меня по рингу, я бой выигрываю. Султан Ибрагимов, комментируя, говорит: «Первый раунд выиграл Джигурда, второй, третий…» А потом миллионы зрителей и я в том числе, смотрю эфир и не вижу Ибрагимова. «Режут» весь бой, мои удары «перекрыли». До неузнаваемости. Продюсеры на мои возражения говорят: «Это шоу, а не спорт. Нам так надо. Вы нам и так попутали карты и сломали сценарий!» В финальном бою бейтесь с представителем газеты «Жизнь», желтой прессой. Мы не скрываем, этот человек занимался боксом, у Вас есть возможность доказать, что Вы выиграете. Приходим с Мариной на тренировку и Эдгар Запашный, который был Королем ринга, прошлого созыва мне сказал: «Ты дурак? Они вызвали телохранителя газеты «Жизнь», кандидата в мастера спорта, чтобы он тебя убил! Там сухой лед, Марина станцует твою поддержку и тебя на глазах всей страны убьют, распластают. Все! … Килера наняли». А я ответил: «Что у них получится?. Мне тоже самое говорили перед боем с Полицеймако, с Серегой».

Одним словом, это вот та закулисная игра, стычка между мужским ортодоксальным и мелочным, низким началом в культуре. И я раздражаю их. Потому что Первый канал заточен не под лобовую атаку, там циничные деньги и циничные идеи. А поскольку я всегда впрямую выступаю против этого, они пытались ставить всяческие подвохи. Что им удалось на «Последнем герое». Когда в контракте написано одно, а в реальности тебя ставят совсем в другие условия! Вместо острова тебя привозят за колючую проволоку. Лагерь, обыски, охрана орет. Я, естественно, начинаю возбухать. И получилось, что в эфире зрители видят только мои всплески эмоциональные, не видя при этом причину всего. Контракт нарушен, деньги не перечислены обещанные. И продюсеры подходят молодые говорят: «Если Вы откажетесь играть, мы на всю страну скажем, что Вы струсили, требовали себе пятизвездочный номер, отдельную еду». Деньги на кону огромные. Но, послушайте, ребята, были уже в истории диссиденты, были те, кого убивали. Мочите. У вас короткий бизнес, а у меня длинный. Даже мужики в шоу-бизнесе говорят: это мафия, они тебя убъют. Они на меня давят, подтасовки делают, потому что я не соглашаюсь играть по их правилам. Но ведь я же не деньги у них отбираю! Я просто выступаю с идеей, альтернативной тому, что предлагают они. В России и среди творческих, и среди простых людей много таких, которые могли быть интересны народу. Но они неинтересны продюсерам, потому что они обладают внутренней свободой и не поддаются на моральные махинации, когда надо продавать душу!

Я знаю, что все тайное станет явным. И сегодня вы делаете себе деньги, вам нужно их отбить — пожалуйста! Приезжаем с Ерофеевым в Москву и вся пресса гудит: Джигурда требовал себе отель и т.д. Начинаются кампании на Первом канале: мы вас любили, а вы предали. Значит, такая любовь была. Если любили и поверили этой подставе, значит это не любовь была. А те, кто знали меня, кто видел фильмы, концерты, кто уважал, те остались. И им спасибо. Хотя работа тогда вся слетела. Потому что это такая необъявленная война. Я ни на кого не подавал в суд. Это моя принципиальная позиция. Но, вытерпел все это, благодаря Марине. «И запомни навсегда: Если ветер в харю, Говори: все ерунда, Все равно я шпарю». Никогда не унывай, волю ты воспитывай. …ли — обтекай. Не умеешь — впитывай».

Очень помогало, что рядом была любимая женщина, которая на всю эту клевету, подвохи улыбалась и говорила: главное — перетерпеть. И мы перетерпели. Я не подавал на них в суд. А им все равно нужен драйв, нужны яркие программы. Так же как с родами. Ролик, 30 секунд, который Малахов показал, и который видели миллионы. А это были 30 секунд, вырезанных из контекста. Из пятиминутного ролика, где и стихи, и песни и в конце Аве Мария и моя съемка, когда я заснял впервые рожавшую женщину. Глаза, полные страха, а потом она впервые прикладывает младенца к груди, и глаза Мадонны, и «Аве Мария» в конце — ничего этого не осталось. Они вырезают слова, вырезают музыку, ставят что-то свое и объявляют на всю страну: Джигурда снял вот этот клип и говорит, что это произведение искусства. И посадили «киллеров», которые начали меня раскладывать по косточкам. Я говорю: это все равно, что взять статую Давида Микеланжело, оторвать у неё причинное место и сказать: вот это сделал Микеланжело. Я снял пятиминутный ролик. Он есть в интернете. Но доступ к Интернету у тысяч, а на миллионы зрителей они распространили вот это подобие. Я делал произведение искусства и верил своей матери, своему брату, своим друзьям. Тарзан с Наташей Королевой смотрели, я им первым показывал, у них слезы были на глазах…

— Судя по фамилии, в Вашем роду есть что-то от грузинского?

— Нет. «Джигурда» в переводе означает «владеющий обоюдоострой секирой». В Запорожской сечи был казак, который приехал туда из Чечни. Это предок мой. Я народный артист Чеченской республики. Кадыров два года назад, присвоил мне это звание за песню, которую он знал с детства. Я написал ее в 1986 году. Она о судьбе горцев в Кабардино-Балкарии после войны. В 24 часа очень многих людей в товарных вагонах насильно увозили из родных мест. И у них это генетическая боль. Я тогда много об этом размышлял, появилась песня. Висела 58 статья за антисоветскую деятельность. Но тогда Горбачев выступил на пленуме — 1987 год- и статью убрали. И Кадыров слышал эту песню в детстве. А два года назад я спел её перед ним. И он спустя годы, услышал её снова. В Чечне есть и поселок Джигурда. В горах на границе с Дагестаном. По большому счету, неважно, какой национальности человек. Важны общие интересы, общая цель.

— А в семье кто для вас был самым авторитетным человеком?

— Брат старший, Сергей Джигурда. Он воспитывал меня с детства. Привил мне любовь , и к поэзии, и к творчеству. Отец, несмотря на то, что мы жили в разных семьях, он в советские времена мне подсовывал так называемую, антисоветскую литературу. Солженицына, например. Я все это впитывал как губка. И, наверное, поэтому мне теперь и тогда было легко справляться с какими-то вещами негативными, травлей, враньем в свой адрес и т.д. Когда сажали в КПЗ, встречали из института, ломали пальцы, я понимал, что все это ерунда по сравнению с тем,что испытали люди в сталинские времена, и те же горцы. От старшего брата я узнал, что я родился в Международный день театра и в год, когда ЮНЕСКО на международном уровне решил праздновать эту дату. 27 марта 1961 года. Когда в юности меня «пресовали», исключали из института, я понимал, что я вроде ничего ещё не сделал на театральной ниве, а если я родился в Международный день театра, значит, все это пройдет и наступит реванш, момент, когда я смогу реализоваться по полной программе. Эта дата спасала меня, давала мне веру и терпение в сложной ситуации. И сегодня я только подошел, по большому счету, к озвучиванию главной идеи, которой занимаюсь последние 10 лет: идея человека-творца.

Встретив Марину, я понял, что наступил тот момент, когда я могу быть самим собой. Что скрывать, Россия периодически спасается своим великим и могучим русским, неповторимым… Крепким словцом. Пар-то из котла нужно выпустить! Мы с Мариной встретились перед её очень важным выступлением. Я писал ей лирические стихи — штук 30. Но непробиваемая, она была заточена на победу. «Звездить — не мешки ворочать» — был её ответ. Личные отношения только после победы. И я понял что надо включать мужские, природные, русские рецепторы. И включил их. Испугал её, но зато мы смогли договориться. Я своей цели достиг. И она поняла: вот в таких ситуациях я отвожу душу. Я в жизни ругаюсь очень мало, но в поэзии этот «пар» находит выход. И Пушкин, и Есенин не пренебрегали таким словом. Но это занимает 10% в моем творчестве. И обидно, что СМИ, телевидение вырывают эпизоды из контекста. И появляются заголовки: Джигурда читает на ночь Анисиной матерные стихи. А я её заваливаю романтическими строчками. Но ведь про них СМИ молчат! С хорошим пробиться очень трудно. Но это классическая схема, о которой писал ещё Шекспир в монологе Гамлета…

Светлана Петрова.Специально для «Вести ПК «в Воронеже»

...